Екатерина Литовченко
Екатерина Литовченко

Я помню…

 

Воспоминаниями холода и тишины
Наполнено сознание мое
Я помню ветер, проникающий повсюду
И запах смерти из простреленных окон

Хотелось мне проснуться из кошмара,
Но был он наяву и был во снах,
Он был везде, он шел за мной повсюду
Я пряталась, а он меня искал

В каком-то сне застряли бесконечном
И не поймём, где выход из него
Два мира разорвали нас на части
Холодной пропастью бесчисленных смертей

Я помню лица всех погибших наших
И помню кладбище крестов
Крестов без имени, фамилий, отчеств даже
Крестов с табличкой цифр и номеров

Я помню первых мальчиков, вернувшихся из плена
Мы их встречали долго у ворот
И мы их ждали, слов не подбирали,
И тихо у автобуса их обнимали мы без слов

И их улыбкою несмелой мы бодрились
И согревались, прижимаясь телом к ним
К героям не объявленной тогда войны
Вернувшимся из ада первым

Я помню мальчика в палате белой,
Его забрали со студенческой скамьи
Он защищал, как мог, страну мою всем телом
И выжил из-за смелости врачей

Я помню мать, стоявшую у двери,
С надеждой наблюдавшую беспомощность врачей
Когда душа от сына отлетала
И тихо, рядом с ней, стояла я вдоль стен

Я помню лица каждого, кого судьба в то время
С моей судьбой столкнула ненадолго
И помню я танкиста без ноги в палате
Который выжил потому, что верил кто-то

Я помню, как вошла с опаской
В палату киборга, не зная, что сказать мне,
Как поддержать его, не находила мыслей,
И как он сам меня поддерживал, шутя

И помню я бомжа, который восемь дней
Пешком, с одной картошкой, сам,
Шел на войну, чтоб помощь оказать
Чтоб долг отдать и защитить свой дом

И помню я афганца, уже прошедшего войну.
Мы встретились случайно под обстрелом
А завтра он погиб, ушла его душа из тела
И встретила она его друзей в раю

Я помню ночи в ожидании бортов
Когда “тяжёлых” мы встречать боялись
Когда часами в операционной мы
Хирургов мысли по губам читать пытались

И помню командира под мостом в фуфайке
Улыбкой согревающего нас украдкой
И список первый передавши робко
Из клеточки тетрадки, написанный для нас

Я помню каждый эпизод того кошмара,
Кошмара этой затянувшейся войны
И помню каждого уставшее лицо, охрипший голос
И это не стереть уже из памяти моей

Я помню Костика на скорой
Он нас встречал на въезде в тот кошмарный сон
Где окна были сотканы из ткани
Где тишина домов пугала нас порой

Из-под усов улыбку прятал Костя
Его глаза смеялись очень метко
Он все шутил: “Не бойтесь, тут стреляют редко
Он мог бы жить… И жил бы долго он…

Константин Шрамко

Записки волонтера

 

Я сидела на кухне, перелистывая ленту Фейсбука. Мир рушился у меня на глазах, я чувствовала свою беспомощность, и от этого мне становилось совсем невыносимо. В ушах стоял неприятный звук от раскалывающегося вокруг на части пространства. В это невозможно было поверить, это невозможно было принять. В голове навязчиво прокручивалась дурацкая фраза, вдруг ставшая реальностью “А вдруг война, а я уставший…“.

Мозг отказывался в это верить, но факты были неумолимы. Окна моей квартиры выходили на проезжую часть, звук сирены проезжавших мимо скорых, сводил меня с ума. Через две недели я не выдержала и поехала в госпиталь. Наблюдать со стороны было уже невозможно. Я не могла изменить ситуацию, но могла начать что-то делать. В госпитале меня встретили не очень приветливо и даже холодно. Я спросила, чем могу помочь. “Ну полы же Вы мыть не будете” сухо пробурчала санитарка. “Буду” твердо ответила я.

Мне вручили тряпку, швабру и железное ведро с какой-то надписью из краски, показали, где набрать воды. На самом деле я больше всего на свете ненавидела мыть полы. Длинный коридор, палаты со стеклянными дверями. Я начала с последней палаты. Через несколько часов полы были вымыты в десяти палатах. Спина с трудом разгибалась, но я была счастлива от того, что я больше не сторонний наблюдатель. Я теперь помогаю.

В госпиталь ежедневно привозили огромное количество раненых и санитарки были заняты и ночью, и днём, поэтому даже такая помощь была очень кстати. Когда привезли раненных, мне дали тазик, шампунь, мыло и полотенце. Я не сильно понимала, что именно нужно было делать, но все происходило как бы само собой. Уставшие, приехавшие с войны ребята, радостно рассказывали о себе, отмывая мочалкой руки от въевшейся грязи.

Мне стало легче, я теперь была частью чего-то доброго и светлого. И это внесло смысл в мою теперешнюю жизнь. Работу найти было сложно. Вакансии на Востоке были заморожены на неопределенный период. Я привыкла все время работать и сейчас училась жить в другом формате, загружая себя всем, чтобы не было времени на хандру. Я училась обходиться без служебной машины, без достойной зарплаты и без привычного круга общения.

Я привыкла все вопросы решать деньгами. Теперь наступил момент истины, реальной моей стоимости, момент определить, что ты можешь на самом деле, когда денег нет. Я могла мыть полы, и это уже было неплохо для начала. Я вспомнила, как несколько лет назад, проезжая мимо стоявшего на остановке трамвая, туго набитого людьми, я подумала, как же это глупо ездить в трамвае… Теперь я в основном ходила пешком, по прежнему не понимая прелести передвижения в трамвае, но уже по другому относилась к постоянным обитателям его.

Единственное, что напоминало мне о моей лучшей жизни – часы Tissot, которые я не снимала практически никогда с руки. Они были напоминанием о моей беспечной жизни. В госпиталь я теперь ходила как на работу, помогая встречать раненных и перевязывать раны. Через неделю ко мне подошла медсестра и спросила: “Ты крови не боишься?” Я ничего не боялась. “Тогда будешь помогать в операционной“.

В первый же день я почти потеряла сознание во время операции. Крови я не боялась, но при виде обугленного мяса, из которого доставали осколки, я начала медленно сползать вниз. Хирург ногой пододвинул табуретку, и я плавно опустилась на нее. Это был первый и единственный раз, когда мне стало не по себе. Дальше было проще, выработался какой-то защитный механизм, который позволял мне на операциях смотреть на процесс как бы со стороны. И ещё, я научилась видеть не то, как выглядит рана сейчас, а то, как она будет выглядеть потом, когда все заживёт. Возможно, хирург так и видит пациента, а может быть и нет.

Хирурги приезжали с Западной Украины, делились опытом. Один молодой хирург перед операцией обязательно ставил украинские песни на своем ноутбуке, у него ещё была веселая зелёная шапочка с лягушками. Однажды я проспала момент, когда привезли раненных. Я спала в коридоре на каталке, так как мест в палатах свободных не было, и мне снился сон. Я открыла глаза от того, что кто-то стоял рядом. Возле меня стоял хирург и улыбался. Он наблюдал как я спала и не решался меня разбудить.

Мне было очень неловко от этого, но он сказал, что ещё есть время поспать, ещё не все машины приехали. Потом, утром, он спросил меня, почему я здесь. “А почему Вы здесь?” – ответила я вопросом на вопрос. Он ответил, что у него свой интерес и замолчал, видимо вспоминая свой дом, который он оставил надолго, приехав сюда помогать. “У меня тоже свой интерес“, – тихо сказала я. Он улыбнулся и пошел в ординаторскую, так и не раскрыв мне тайну своего интереса.

Боря

Боря

Я прочитала пост на Фейсбуке о том, что в госпитале голодают раненные. Пост был такой силы, что я решила встретиться с автором лично. Он долго не мог понять, почему я не могу просто перечислить деньги на бутерброды на карточку, видимо думал, что я ему не доверяю. А я просто хотела его увидеть. Так бывает. Мы договорились встретиться на территории госпиталя. Он выглядел совсем не так, как я себе его представляла. Но с этой встречи началась наша дружба с Борей.

Однажды, когда я шла мимо его дома и на улице бушевала метель, мне очень захотелось выпить с ним по чашечке горячего кофе. Он немного удивился моему странному желанию, но кофе и кипяток у него были. Когда я понемногу начала согреваться, сделав несколько глотков, у него зазвонил телефон. Не знаю, кто звонил и что спросил, но Боря ответил “Нет, что ты, я не с женщиной. Я с волонтером“. Вот так мы и дружили, как “волонтер с волонтером”. Это странное слово объединило многих в это непростое время.

А ещё Боря был волшебником и это вносило яркие краски в мой тогда чёрно-белый мир.

Он мог из ниоткуда достать генератор, берцы, маски, формы… Я до сих пор не знаю, где и как он все это брал, но Боря ни разу ни в чем не отказал мне. Он знал слово “Надо” и понимал, что если не он, то кто… Ещё у него было отличное чувство юмора и термос горячего кофе, который неизменно он брал с собой в наши поездки, но об этом немного позже.

Помню мы приехали в Карловка и Боря увидел какие-то невообразимые ботинки на одном из ребят. Было очень холодно, 11 ноября 14 года. Мы видели много разной обуви, в том числе скотчем обмотанные резиновые сапоги зимой. Но эти отличались от всего ранее увиденного нами. На бойце не было сапог, на нем были шлепанцы, вставленные в бутылки из-под кока-колы… он и не понял сам, что случилось.

– Какой размер?

– 42…

– Снимай нахрен это

– Так у меня кроме этого и кроссов и нет ничего…

– Снимай нахрен я сказал.

(42 размера у нас не было)

– На, мои одевай, они один раз одеты, 42-й.

– А ты как?

– В шлепанцах поеду….

Боря быстро нагнулся и стал срывать с него эти “ботинки”. Я не сразу поняла суть происходящего. Боря снял с себя новенькие зимние берцы и переобул его. Да, это был Боря. Он молниеносно принимал решения и действовал так, как считал нужным.

Ещё, помню, мы везли пирожки, много вкусных пирожков. Нас встречали ребята на трассе. Мы перегружали помощь в их военную машину. Дошли до пирожков. Ребята спрашивают: “А с чем пирожки то?” Я начала судорожно вспоминать, с чем же пирожки. А Боря уже раздавал им эти пирожки. Боря чувствовал, что нужно делать, пока я анализировала ситуацию. Потом мы часто вспоминали эти пирожки. И я до сих пор не знаю, с чем же они были.

Агата

Агата

С Агатой я впервые встретилась в отделении терапии госпиталя. Яркая, красивая, веселая девушка. Договорились вместе приготовить плов и привезти ребятам в следующий раз. Рис, мясо, лук, морковка, кастрюля, две пары женских рук и горячее желание приготовить и накормить у нас было. Плов варить мы умели. Но вот на сто человек ещё ни разу не пробовали.

Как оказалось, это не так просто. Мы старались как могли, но вместо плова у нас получилась “размазня” из риса и мяса, с трудом отлипавшая от ложки. На вкус, правда, это было вполне съедобно, что собственно нас и спасло. Ребята брали ещё добавку и очень хвалили наш “плов”. Вот именно с этого плова и началась наша дружба с Агатой.

Мы покормили ребят в инфекционке, осталось ещё котлет целая кастрюля, когда мы проходили мимо группы ребят во дворе госпиталя. Мы спросили, с какого они отделения и хотят ли они котлет. Котлет, конечно, они хотели, но были вовсе не с отделения, а просто их база располагалась на территории госпиталя, в одном из корпусов.

Мы договорились, что будем кормить и их, если будет такая возможность. В процессе общения они спросили, почему мы кормом тех, кто здесь, а не тех, кто там, в зоне АТО.

Мы как-то раньше не задумывались над этим вопросом, теперь же у нас созрел план замариновать мясо на шашлыки и привезти ребятам. Сказано-сделано. Мы замариновали мясо и поехали в “Республику Мост”. С собой у нас были бронежилеты, куча «печенюшек», чай, кофе, кастрюля с маринованным мясом, шампура, угли… В общем, полный набор разных полезностей и «вкусняшек» для ребят.

На въезде нас встретил Костик на скорой помощи. Все стекла его машины были простреляны и были похожи на мозаику из маленьких кусочков. Заметив мой недоверчивый взгляд на эти стекла, он сказал: “Не бойтесь, тут стреляют редко”.

“Да, я вижу”, – ответила я, перегружая все в его машину. Мы доехали под мост.

Видимо, тогда ещё не очень часто девушки приезжали с шашлыками и шампурами к ним, поэтому нас встречали одновременно и радостно и настороженно. Вокруг слышался звук разрывающихся снарядов. “Это грады, далеко“, – успокоили нас. Так мы впервые узнали, что такое грады. Пока я разливала кофе и чай подъехавший под мост ребятам, Агата поднялась на мост посмотреть на “Утес”.

Как выяснилось позже, “Утес” – это вовсе не возвышенность, а пулемет. И посмотреть на него означало посмотреть, как он стреляет. Не успели они посмотреть, как послышался странный металлический грохот разрывающихся снарядов над нами. Стреляли прямо по мосту. Все, кто были рядом, бросились куда-то бежать. У меня перед глазами все происходило как в замедленном кино. Напротив меня сидел командир и докуривал сигарету. Я переворачивала шампура с мясом, чтобы равномерно прожаривалось мясо.

– А чего ты не бежишь?

– А надо бежать?

– Ну все же бегут.

– Но Вы же не бежите и команды же не было.

В следующую секунду меня что-то подхватило и занесло в блиндаж. Скорее всего, командир меня сгреб в охапку, и мы побежали. Но это не точно. Очнулась я уже в блиндаже, где уже были все остальные. Последним пытался залезть в блиндаж огромный пес Виктор Федорович, протискиваясь вглубь он вскоре оказался у меня на руках.

Ребята считали разрывающиеся снаряды. У нас было ровно 15 минут, чтобы успеть уехать, пока перезаряжают миномёт. Нас быстро погрузили в машину, броники мы натянули через голову, как ночные рубашки.

Каска была одна на всех. Я успела ещё раз перевернуть шампура. Костик считал минуты, чтобы успеть вывезти нас на безопасное расстояние.

Юра

Юра
Юра

С Юрой мы познакомились в “Республике Мост”. Он был в фуфайке синей. Был сильный ветер, дождь лил с самого утра. Он поднял воротник фуфайки и втянул голову внутрь. И произнес фразу “Впервые вижу живых волонтеров”. Агата была в тот момент занята передачей всего, что мы привезли. Я же зависла от этой фразы на некоторое время. Потом спросила: “А Вы кто?”. “А я командир”.

Я с недоверием посмотрела на него более внимательно.

Командиров я тогда представляла себе несколько иначе. “Хорошо, раз мы уже встретились, давайте список потребностей“. “Вы не сможете” ответил командир. Сказать мне, что мы не сможем было стратегически самым важным решением. Юра был прекрасным командиром, он людей видел насквозь. “А давайте заодно и проверим, сможем мы или нет“. Юра протянул список на обрывке листочка в клеточку.

Агата продолжала распределять все, что мы привезли и не отвлекалась на наш диалог. Когда мы ехали уже домой, я рассказала ей о командире. Она спросила: “Ты уверена, что он командир? Что-то не похож. А, впрочем, какая разница. Что там в этом списке?“. Список был самый обыкновенный, правда в нем было пару секретных компонентов. “Соберем, привезём, а там видно будет” решили мы с Агатой.

Хочу сделать небольшое отступление. Для Агаты не существовало невозможного. И я, будучи на тот момент “безработным бомжом”, была поражена ее оптимизму и безграничными возможностями. Но были и моменты, когда Агата говорила “нет”. И это не обсуждалось. Она принимала решения быстро и никогда их не меняла. Я раньше таких женщин не встречала, да и среди мужчин это было редкостью.

Итак, как вы уже поняли, мы собрали список и повезли его в 28 бригаду, все ещё сомневаясь в том, что это был настоящий командир.

Нас встречал Юра лично, с ним было несколько военных, которые разгружали нашу машину и перегружали в военный грузовик. На этот раз сомнений в том, что Юра настоящий командир у нас уже не возникло. Он руководил процессом и был по-настоящему счастлив, что мы действительно привезли все по списку.

Вспоминаю момент, когда Юра попросил привезти ему свитер. “Мой с дырками уже“. “А что за дырки?” – спрашиваю. “Та, немного продырявился от осколков“, “Как от осколков? Вы ранены?“. “Та ерунда, уже зашили“. Все, что мы привозили Юре из одежды, он отдавал своим ребятам, сам продолжал ходить как бомж. Последний раз, выбирая ему одежду, мы ее подписали. И сказали ему, что, если он ее тоже отдаст, мы больше не приедем. Это сработало и Юра теперь встречал нас красивым.

Он был не просто командиром, он был как отец для своих ребят. Однажды он сказал, что к нашему приезду приготовят косулю. Косуля подорвалась на мине, и они ее приготовили.

Мы приехали. Обычно мы даже чай не успевали выпить, спешили вернуться до темноты. Но тут косуля… Я никогда не пробовала на вкус. Нам насыпали в тарелки гречневой каши. Едим, ждём косулю. Потом чай. “А косуля то где?” – спрашиваю. “Так вы ж ее только что съели“. “Как? Когда? Где?” “А ты вообще представляешь себе косулю, подорвавшуюся на мине, на 100 человек разделить? Вот, в гречке она и была“. Тут до меня дошло. “Очень вкусная косуля была” говорю. Посмеялись и поехали домой до темноты.

Люда

Людмила Таран

Я долго не решалась начать писать о Люде. Но мысль о том, что я должна рассказать о ней, не давала мне покоя. С Людой мы познакомились в госпитале, когда искали пропавших в Иловайском котле ребят. У нас были списки, и мы встречали каждый борт, спрашивали у каждого из ребят, не видели ли, показывали фотографии. Список был очень большой, мы запоминали фамилии наизусть. Когда удавалось найти живых, это было счастье. Когда удавалось узнать что-то, это тоже было уже хоть что-то. Нам тогда некогда было выражать свои чувства и эмоции. Мы искали живых и искали следы тех, кого найти не могли. Родственники звонили, мы звонили. Люда ездила с родственниками в морг на опознание тел. Я спросила ее тогда, “Почему ты?“. “Ну а кто же ещё, если я с ними была с самого начала? Я должна быть с ними до конца“. И она была до конца.

Это был очень страшный период войны. Тогда, я помню, мы пришли в отделение терапии, и медсестры нас попросили поговорить с одним из ребят. Он лежал на кровати и ни с кем не разговаривал, ничего не ел. Мы подошли к нему. Сначала просто сидели рядом молча. Потом он дал нам свой телефон с записанным видео. Там было видео Саур могилы. Его откинуло ударной волной взрыва на скалу, и он потерял сознание. Когда очнулся, увидел обугленные тела всех ребят и понял, что он остался жив один. И записал то, что увидел, на видео. Он начал рассказывать, как звали каждого из них, кто они были и откуда. “А этот парень просто пришел к нам случайно, было уже темно, и он остался с нами ночевать“. И он спросил меня: “Почему я не погиб? Как жить дальше с этим?“. Я ответила “Ты теперь должен жить за них за всех“.

Он сел и впервые поднял глаза и посмотрел на меня. “Что тебе принести? Что бы тебе хотелось?“. “У меня нет одежды, я хотел бы выйти на улицу“. Я сняла с себя куртку, она была немного мне великовата, я ее купила потому что она была “жовто-блакитного” цвета. Как раз сегодня я её первый раз надела. “Бери, это тебе. Она мне все равно большая. А тебе будет как раз“. На следующий день я встретила его на улице, они шли с женой, держась за руки, и он улыбался. Теперь все будет хорошо. Он будет жить за всех.

Люда была везде, она дежурила с тяжёлыми раненными в Мечникова, она продолжала ездить с родственниками в морг, она была там, где нужна была помощь. Маленькая, хрупкая девочка. Она была очень сильная, всегда улыбалась, всегда всех поддерживала.

Однажды я решила поехать на море на три дня. Море давало мне энергию и в этот раз мне очень было нужно море. Я вспомнила о Люде, позвонила ей. “Ты когда на море последний раз была? Давай, собирайся, бери сына, утром выезжаем“. Люда сначала загорелась, а потом сказала, что ей нужно подшить сыну брюки к первому сентября и поэтому она не сможет поехать. Я тщетно пыталась ее уговорить. “Может быть потом, в другой раз“.

Люда все время оставляла все, что для себя, на потом, на другой раз. Она жила для других.

В тот день мы узнали результаты ЗНО, я и Люда. Наши дети поступили. Она пошла в волонтерский пункт, помогала там. У нее сильно болела голова. Она выпила таблетку и продолжала помогать. Вечером пришла домой, почитала новости и уснула. Ей было 37. Она уснула навсегда. Маленькая, хрупкая девочка…

Рома

Рома

С Ромой мы познакомились на выезде из Красноармейска. Он вез брата в АТО. И узнав, что мы едем туда же, слово за слово мы разговорились. С того момента Рома был всегда с нами. Список теперь мы делили на троих, Роме доставалась техническая часть, в которой мы с Агатой не сильно разбирались. И Рома был за рулём, когда мы начали ездить на бусе, так как в машину уже все не помещалось.

Вечером мне позвонили. “Мы тут, в Марьянке, мне дали Ваш телефон. У нас нет питьевой воды. Вы могли бы нам привезти? Это не срочно, когда сможете“. “Как нет воды? А в кране? В магазине?“. “Да тут «сепары» везде. Отравить могут воду“. Я посмотрела по карте, где Марьянка, вроде не далеко. Агата нашла, где взять воду. В одной из школ дети принесли, каждый по бутылке воды. Были и совсем маленькие бутылочки, пол литровые, и пятилитровые «баклашки». Каждая бутылка была подписана, фамилия, имя, класс и школа. Это было очень трогательно. Дети же и помогли нам загрузить воду в бус.

В Марьянку мы ехали уже после Нетайлово, темнело рано, приехали мы часов в пять вечера, в полной темноте. Созвонились, узнали дорогу. До церкви, потом налево, ещё раз налево… Едим, церкви нигде нет. Звоним, спрашиваем, где церковь. “Так она же с золотыми куполами, ее видно, от нее сразу налево“. Крутимся по Марьянке, церкви нигде нет. Звоним опять, рассказываем, как ехали, где поворачивали. “Кисло вы заехали“.

Я смотрю в окно. Везде тишина не наша, чужая, окна забиты крестами, завешены одеялами. И вокруг ни души. “Рома, выключай фары и габариты, бери броник, вешай на стекло со своей стороны“. “А чего с моей стороны?“. “Потому что водителя убивают первым“. “А если меня убьют первым, что вы делать будете?“. “А я сяду за руль, и мы будем выезжать отсюда“. “А, понял“. Рома вешает броник и мы выезжаем. Тихо, без света.

Доезжаем до киоска, там такси. Просим таксиста подвезти нас по адресу. “Я туда не поеду, там стреляют“. “Там наши ребята, они нас ждут, поехали. Мы заплатим” “Нет. Они меня расстреляют. Я туда не поеду“. “А довезти до поворота сможете? Мы заплатим“. “Только до поворота. Но вас там расстреляют“. Едим, таксист перед нами едет. Доезжает до поворота и разворачивается. Мы едим дальше. Вокруг темно, ничего не видно. Вдруг перед нами возникает силуэт с автоматом.

Слава богу, нашли. Выходим, смеемся, рассказываем про таксиста. Ребята смеются. Выгружает в темноте воду. Нас встречает скелет собаки. “Что же вы собаку не кормите?“. “Ее хозяева бросили на цепи, она умирала. Мы ее спасли, она уже поправляется. Откормим. Вы первые, кто к нам ночью приехал. Не боитесь?“. “Так раньше не получилось, в следующий раз будем с вас начинать“. Ребята увидели надписи на бутылках. “Ой, это дети нам передали? Тут надписи детским почерком“. “Да, тут и рисунки детские для вас. Вся школа воду собирала“.

Едим назад, таксист стоит у киоска и пьет.

При виде нас, живых, не расстрелянных, у него несколько меняется выражение лица. Машем ему рукой и едем дальше. Рома разгоняется и забывает про блок-пост. Вдруг в свете фар видим автомат, направленный в лобовое стекло. “Рома, тормози! Блок-пост!” Уставшие, мы расслабились и проехали знак “Стоп”. Лысая резина на скользкой дороге затормозила не сразу. Рома, как обычно, в шуточной форме объясняет ситуацию. Спокойно и уверенно. Рома всегда был спокоен, в любой ситуации. И мы всегда знали, что Рома нас спасет, если что.

Женя

Женя

С Женей мы познакомились где-то на трассе, когда перегружали в военную машину все, что мы привезли. Он попросил мой телефон, сказал, что сестра хочет что-то передать. Спросил, сможем ли мы привезти. Было холодно в тот день и мой сенсорный телефон отказывался работать из-за того, что на него попадали капельки моросящего дождя. Я свой телефон Жене дала, а его телефон не смогла записать.

Прошло пару недель, у меня звонит телефон. “Здравствуйте. Это Женя, мы с Вами встречались“. Я судорожно пытаюсь вспомнить, когда я встречалась с Женей. Перебираю всю свою жизнь поминутно, Женя у меня один, и он муж моей сестры. После длительной паузы Женя уточняет “На трассе”. Не скажу, чтобы эта фраза мне помогла что-то вспомнить. Тем временем Женя продолжает “Моя сестра…” И тут я вспоминаю и трассу, и Женю. Ключевое слово было “Сестра”. Да, конечно я помню, мы встречались. “Так вот, моя сестра хочет мне передачу передать. Можно ей дать Ваш номер телефона?“. “Да, конечно можно“.

Алена, сестра Жени, передала для Жени торт на День рождения. И мы как раз в тот день должны были приехать и его привезти. Торт мы, конечно, привезли. Но о том, что у Жени день рождения никто не знал и поставили его в тот день дежурить в каком-то месте, где не было ни связи, ни возможности передать ему этот торт. Мы торт привезли, передали, но Женя его увидел только на следующей день. Алена продолжала присылать для брата передачи, мы их продолжали привозить, так мы и подружились.

Однажды мы приехали, а нам устроили сюрприз. Ребята сделали “Селёдку под шубой“, борщ и чебуреки настоящие. И это ещё не всё! Женя нас катал на БМП. Это реально был самый крутой подарок, который мне когда-либо кто-то дарил! С ветерком, поднимая пыль, мы носились на БМП, причем не в нем, а на нем! До сих помню эти ощущения.

Много позже, когда я была в Киеве, нам удалось встретиться и с сестрой Жени, Алёной, и с их замечательной мамой. Это была очень тёплая встреча, нас очень ждали и встречали, как самых дорогих гостей. Мы вспоминали наше случайное знакомство с Женей, которое произошло благодаря его сестре.

Ира

Ира
Ира

Очень сложно и одновременно очень легко писать о том, кого ты любишь всем сердцем, с кем ты прошел огонь. и воду, и медные трубы. В моей жизни такие люди есть. И Ира такой человек. Я не помню, когда впервые встретилась с ней. Сейчас мне уже кажется, что она была со мной всегда. Сначала, по ночам, в маленькой пекарне, Ира пекла пирожки для наших мальчишек, чтобы в 7 утра они были свежими, и мы могли их забрать и довезти еще горячими, или почти горячими. Потом Ира стала ездить с нами в АТО.

На обратном пути она тихо плакала на заднем сидении машины. О таких людях говорят, что они без кожи, у них сразу душа. И душа чувствует все сразу, потому что ее не отделяют барьеры. Ира была на Майдане с первого дня. Она ездила с нами в АТО несмотря на то, что каждый раз ей было очень больно чувствовать все, что происходит в душах других людей. И не иметь возможность это объяснить.

Тогда для нас не существовало ничего невозможного. Мы знали слово “Надо” и не искали причины, мы искали возможности. И то, что мы были вместе, придавало нам силы, мы не чувствовали усталости или беспомощности. Мы знали, что нас там ждут. И мы делали все, чтобы не подвести, прежде всего их, потом себя. Мы знали, что им намного сложнее, чем нам. Они там по-другому меряют жизнь, ценят каждую минуту, не тратят ее на пустяки. По таким же принципам тогда жили и мы.

В какой-то момент твои ценности начинают меняться, и ты понимаешь истинную цену жизни. И в этом, наверное, и есть смысл, чтобы мы начали ценить жизнь, ценить жизнь каждого человека, чтобы мы не растрачивали себя на пустяки, имели главные жизненные приоритеты. И чтобы с нами рядом были настоящие друзья. Ира появилась в моей жизни как-то сразу и осталась в ней навсегда моим другом.

Екатерина Литовченко

Залишити відповідь

Ваша e-mail адреса не оприлюднюватиметься. Обов’язкові поля позначені *